Творчество Владислава Женевского, как и любую классическую литературу, не нужно рекламировать. Известность пришла к нему сама – каждый, кто сталкивался хотя бы раз с его прозой, непременно желал добавки, а после, насытившись силой и красотой слога, принимался расхваливать рассказы Влада перед своими знакомыми. Возникало естественное любопытство, и… К тому времени, как состоялась первая публикация (если не ошибаюсь, рассказ «Бог тошноты» для сборника «Тёмная сторона дороги»), Женевский был уже «популярен в узких кругах». Правда, он открещивался от славы, как мог, и до последнего оставался верным себе.
Влада не раз спрашивали, почему он не напишет роман. «Творчество даётся мне тяжело, приходится выжимать из себя каждую строчку», отвечал он, «Поэтому над романом работать будет очень тяжело. Каждая страничка – день писательского затыка. Я бы хотел писать бегло, но НЕ МОГУ». Творческий процесс он сравнивал с тяжёлой атлетикой, заниматься которой с годами не становится легче – нужно навешивать новые и новые блины. Поэтому стоит ли удивляться, что наследия Женевского хватило на небольшой сборник.
Свои коррективы в творчество писателя внёс и рак: в разные годы у Влада обнаружили три опухоли, и все – в голове. После первой операции Женевский, по его словам, «впал в затяжную творческую кому», из которой выходил не один год. Вторая операция истощила его настолько, что на творчество не оставалось сил. Третья опухоль оказалась злокачественной... Не возникни хотя бы одного из этих образований в мозге, сборник получился бы другим – более пухлым, менее мрачным, с совсем другими рассказами. Но вышла именно такая книга.
«Запах» – собрание бриллиантов макабрической прозы. Почему макабрической? Потому что дух смерти, страх перед её неизбежностью, влечение к ней – те магистральные мотивы, что пронизывают большинство стихотворений и историй, представленных здесь. Взять хотя бы «Огоньки», следующие за трогательным предисловием от Михаила Парфёнова и товарищей по литературному цеху. «Разбегись, оттолкнись, и зверёнышем вниз, прямо в бездну, в пучину, забудься, простись». Что такое посмертное существование? Всего лишь «бледный огонёк», ничтожный по сравнению с тем, что «больше Вселенной».
Противоречивый образ предстаёт в рассказах «Она» и «Запах». И это не костлявая старуха, отнюдь, но нечто, столь же притягательное, сколь и безжалостное. В юношеском «Она» это существо, прячущееся в подвале старого дома. Каждый, кто сталкивается с ним, узнаёт в фигуре, сотканной из света, свою мать, жену, свою истинную любовь. К слову, в этой истории Женевский умудрился спрятать четыре микрорассказа, каждый со своим сюжетом и манерой повествования. В более позднем «Запахе» смерть уже – безобразное и нелепое создание, к которому, однако, безудержно влечёт каждого, кто с ним столкнётся.
Женевский был атеистом. Определённое влияние на него оказали идеи Питера Уоттса – например, та, что люди являются сложными живыми машинами, не более и не менее. Непростым было и отношение к Богу: как доказать, что тот, кому поклоняются миллионы, на самом деле выглядит, как бородатый мужчина в тоге? Каковы мотивы этого существа? Действительно ли он спасёт людей от самих себя, или... что? Отношение Женевского к религии отразилось во множестве рассказов. Например, «Атеист» за отсылками к классике скрывает мысль о тоске по богу, который так и не возникает в повествовании. Не зря автор рисует условные и как будто иллюзорные декорации: миг откровения – и они окажутся фальшивыми даже для самого протагониста.
Идея «Бога тошноты» другая: что, если у каждого предмета, явления или существа есть свои боги? Подобная идея была не у одного писателя, но Женевский и здесь сумел быть оригинальным, прибегнув к манере повествования от второго лица и изобразив очень странное божество.
Об «Идолах в закоулках» следует рассказать отдельно. Рассказ является частью межавторского проекта «Сутемь» о проклятом городке, где творится всякая чертовщина. В проекте участвовал не только Влад, но и Андрей Сенников, Борис Левандовский, Александр Подольский и другие. К сожалению, проект был закрыт. «Идолы» – кусочек пазла, который, возможно, заканчивается перед «Прямо в темноту» Сенникова (сборник «13 маньяков»). Возможно. Но это не важно. Рассказ Женевского – самостоятельное произведение, которое можно читать в отрыве от цикла. Оно также повествует об идоле – скорее всего, дальнем родственнике Бога Тошноты – который похож на человеческое сердце и говорит на языке крови. Перед смертью Женевский писал, что хотел бы расширить пантеон своих созданий, возможно, даже обратиться для этого к более крупной форме. Увы...
«Искусство любви» – попытка обратиться к сонму Великих Древних. Бывалым культистам впору устраивать соревнование: сколько отсылок к ГФЛ они найдут в этой истории? Рассказ понятен и без «пасхалок», но подлинное удовольствие от него ощутит только знаток творчества «затворника из Провиденса». Кстати, за фигурой главного героя, Фэрнсуорта, с его опухолью в голове, мерещится сам автор... а может, это всё тени.
«Kom» – один из поздних рассказов Женевского; сам Влад говорил, что хотел бы и дальше писать в таком же отстранённом тоне, как и здесь. Здесь есть и мифология (на этот раз скандинавская), и переход в другой мир (или смерть, как кому угодно). Встречается и мотив изменения привычной реальности, так любимый Владом. Нельзя не отметить, как прекрасно «Kom» завершает художественную часть сборника: слова звучат, складываются в симфонию, гармоничную, со множеством оттенков и светотеней. И на этой прекрасной ноте, когда хочется читать ещё и ещё, – финиш, обрыв...
Не следует думать, будто Женевский прибегал лишь к трём вышеозначенным темам. В его арсенале есть прекрасные исторические рассказы – «Запах», «Зевака», «На дальних рубежах». Интересна история создания «Никогда»: Влад рассказывал, что вдохновился буклетом альбома «Майн Кайф» братьев Самойловых, где изображена пластиковая кукольная ручонка, которая будто тянется вверх. Благодаря этой картинке Женевский придумал одно из самых оригинальных своих созданий, поместив его в исторические декорации.
А о «Мёде», одном из наиболее пугающих своих рассказов, Влад писал: «Когда-то услышал раннюю песню Шевчука «Башкирский мёд». Песня так себе, но однажды мне подумалось: «вампирский мёд» (я вообще люблю коверкать слова песен). Потом задумался, как бы такой мёд мог появиться, кто и для кого его мог собирать. Рассказ написал на фоне реальной уральской долины, где отдыхал много лет. А однажды даже заблудился, перейдя реку вброд. Все остальное выдуманное - и собака, и герой».
Можно писать ещё долго – о миниатюрах «Жар» и «Веки», где взвешено каждое слово, о стихах, из которых можно составить отдельный сборник. Не меньшего внимания достойны и переводы, блестящим образцом которых может стать сборник Питера Уоттса «По ту сторону рифта». То же самое можно сказать и о критике, большая часть которой осела в «DARKER'е» и на «Фантлабе». Это разрозненные частички великого наследия, о котором будут писать ещё не раз, сейчас, через пять, десять, двадцать лет, и в будущем, когда мы, современники писателя, присоединимся к сонму бледных огоньков, блуждающих во тьме.
Комментариев: 0 RSS